Осколки памяти.

[yellow-submarine6]

Вчера было девятое мая. День, когда вспоминают войну. О том, какой след оставила в памяти людей эта война, говорит то, что многие до сих пор называют ее просто "войной". Не Великой Отечественной. Не Второй Мировой.
Просто войной. И всем понятно, о чем идет речь. Вспоминают в этот момент не Афган и Чечню, не войны со шведами, турками, татарами и т. д., и т. п. - сколько их было в прошлом тысячелетии? - а именно эту Войну. Но людей, которые помнят о ней, остается все меньше. Умирают от старости и болезней даже люди, которые тогда были детьми. Но у каждого из нас наверняка должен быть хоть один небольшой осколочек памяти - памяти наших родных и близких, переживших войну. И эту память нужно сохранить. Иначе все, что у нас останется - "патриотические" боевики и триллеры в стиле голливудской бодяги.
А я знаю очень мало. И виноват в этом только я. Вечно есть какие-то "более важные дела" - вплоть до поваляться на диване перед телеком. Сейчас запишу хотя бы несколько мелочей. Возможно, это послужит пинком на будущее.
Моя бабушка родилась в январе сорок второго года. Ее отец ушел на фронт в сорок первом году и не вернулся - погиб под Сталинградом. Ее маму, мою прабабушку, вместе с другими односельчанами эвакуировали из села при наступлении немцев. Потом в течение нескольких месяцев шли позиционные бои, и стало ясно, что на этом участке немецкое наступление сорвалось. В тех местах все еще стояли кордоны наших войск, не пропускающие местных жителей обратно - это считалось слишком опасным, ведь никто не знал, как может обернуться ситуация, но люди как-то умудрялись возвращаться домой - зима была суровая, сорокаградусные морозы, и эвакуированным нелегко жилось. Прабабушка завернула дочку-младенчика в пуховый платок и тоже пошла в свое село. Был такой мороз, что девочка буквально закоченела и уже не дышала. Прабабушку остановил кордон - "Ты что, сдурела, куда идешь, да еще с ребенком". -"Дочка у меня померла", - ответила прабабушка. - "В родном селе похоронить ее хочу". Солдаты посмотрели на личико ребенка - посиневшее, без дыхания - и прабабушку пропустили. А когда она добралась до жилья, малышку отогрели, и она опять отошла, задышала.
Дедушке, когда началась война, было три годика, а когда закончилась - восемь. Его отца забрали в лагерь как раскулаченного. Прабабушка могла бы отказаться от мужа - она была из батраков, и к ней бы хорошо отнеслись после этого, но она этого не сделала. В военные годы растила двух сыновей и ждала мужа - верила, что его реабилитируют. (Впоследствии так и вышло). Она работала в поле почти до ночи, на трудодни им выдавали по горсточке необмолоченного зерна, из которого еще надо было смолоть муку, но чаще его просто варили и ели. Мальчики из села, такие, как дедушка, слишком маленькие, чтобы работать, охотились на сусликов - лили в норки воду и, когда выскакивал рассерженный мокрый суслик, били его палками. Сусликов жарили и варили, это было одним из способов прокормиться. Ведь даже полусгнившую картошку с уже убранных полей собирать запрещали - возле поля ходил сторож и разгонял ребятишек плетью. А если во время жатвы подбирали несколько колосков, за это "расхищение народного имущества" могли приговорить - и порой приговаривали - к расстрелу.
Дедушка умер. И больше я с ним про то время никогда не поговорю. Когда-то мне это казалось забавной историей, почти сказкой. Сейчас... А еще я виноват перед ним. Виноват, что так мало был с ним рядом, пока он не умер. Но об этом не здесь.
А еще я виноват перед одной женщиной. Она - не моя родственница, но когда я учился в институте, заботилась обо мне как почти никто из родных - искренне и от всей души. Я пообещал ей, что напишу рассказ или стихи на основе ее воспоминаний и опубликую, чтобы люди смогли их прочитать. Черновик уже есть. Но я так и не удосужился за четыре года переписать это набело и опубликовать. Потому что у меня, видите ли, были разные трабблы и заморочки, а потом полная жопа моральная и депрессия. А если без отмазок - потому что я сволочь ленивая. То, что случилось с семьей этой женщины - тогда еще четырехлетней девочки - произошло с сотнями тысяч таких же семей. И, если честно, когда я вспоминаю эту историю во всех подробностях, у меня комок в горле. И материться охота.
Семья - больной дедушка, бабушка, мама, четырехлетняя девочка. Отец на фронте. Когда немцы приблизились к Воронежу, эвакуация была налажена, мягко говоря, не очень хорошо - больных, стариков, женщин и детей не вывозили, самостоятельно семья уехать не могла и осталась, как и тысячи других семей, переживать бомбежки. Сначала война казалась игрой. Девочка пряталась с мамой в бомбоубежище, прижималась к маме, слушая грохот снаружи, а когда налет кончался, выходила в сад и собирала усеявшие его осколки бомб в одну горку, чтобы взрослые не поранились. Компанию ей составлял большой лохматый пес - выползал из бомбоубежища и осторожно нюхал осколки. А потом немцы вошли в город и стали наводить "порядок". Они прошли по домам, сгоняя людей на площадь. Вошли и в этот дом. Застрелили собаку, а людей - без вещей, без еды - согнали для отправки в Германию.
В городе отключили воду. Тем, кто заранее не запасся водой, пить было нечего, кроме воды из сточных луж. Тех, кто пытался пробраться к реке за водой, расстреливали конвойные. Женщин, стариков, маленьких детей гнали иногда пешком, а иногда перевозили в товарных вагонах вместе с грузом. В дороге почти не кормили, если в товарняке была картошка или сахарная свекла, ее ели сырой и на ней же спали, в одном углу справляли нужду, в другой угол складывали тех, кто умер в пути. Людей сортировали - женщины отдельно, мужчины отдельно, отдельно мальчики - и угоняли уже отсортированными партиями. Эту семью в Германию не угнали - два старика, крохотная девочка и болеющая женщина не годились ни для работ на исконных землях Рейха - "родине - все лучшее", ни для сдачи донорской крови. Их решили использовать для обслуживания немецких частей или подсобных работ в бывших колхозах "новых немецких колоний". Дедушка и бабушка умерли в пути. Девочка и ее мама стали свидетельницами расстрела раненых военнопленных и изнасилований угнанных в рабство женщин. они, как и другие пленные, питались очистками брюквы и картошки, спали на соломе. Однажды девочку заметил один солдат-немец. Они подружились - немец угощал ее шоколадом, давал хлеб и консервы для мамы, позволял сидеть верхом на лошади. Потом девочку и ее маму задержали эсэсовцы за нарушение комендантского часа - они просто не вовремя вышли в туалет. Тот немец-солдат заступился за своих русских знакомых, и его расстреляли.
В сорок четвертом девочку и ее маму освободили наши наступающие части, и они вернулись в разрушенный Воронеж. Жить было негде, от дома остались руины, и они жили в развалинах и спали, прижимаясь к бездомным собакам, чтобы согреться. Потом другие вернувшиеся беженцы и пленные приспособили для жилья полуразрушенный подвал и стали жить там все вместе. Маленькая семья еще не знала, что их муж и отец погиб на фронте. Девочка ходила в школу. Учительница показывала на нее, и говорила "А эта была у немцев". А мама девочки долго не могла устроиться на работу - никто не хотел брать на работу человека, побывавшего в немецком плену.
Когда я думаю об этом, у меня просто все в голове зашкаливает. Это было, это действительно было - слова товарища Сталина о том, что люди, оказавшиеся в немецкой оккупации - предатели родины. Были репрессии тех, кто вернулся домой, выжив в немецких концлагерях. Эти уёбища, которые должны были бы на коленях стоять перед женщинами и детьми, оказавшимися в немецком плену, и просить прощения за все, что этим женщинам и детям довелось пережить, за то, что эти мудаки их защитить от такой судьбы не сумели... Они этих женщин и детей обвинили в том. что они оказались в оккупации, что попали в немецкие концлагеря, что питались картофельными очистками, когда эти угребки ежедневно жрали пайковые красную икру, салями, зеленые огурчики и виноград зимой - а в сороковые это совсем не то, что в наше время. Не верю я в вождей народа, ходивших в стоптанных сапогах и получавших на паек сто грамм хлеба и сто грамм махорки. Я читал у военного журналиста и рьяного коммуниста Константина Симонова, как генералы из Генштаба питались. Существует такой предел человеческой подлости и скотства, за которым теряют смысл любые слова - их мозг не в состоянии осознать, и чтобы их описать, никакого мата не хватит.
Это и гораздо худшее было с миллионами других людей. И были люди, работавшие, едва не умирая от голода. Были беременные женщины, простаивавшие на военных заводах по две-три смены у станка и засыпавшие, упав в золу, там же, на работе. Были двенадцатилетние мальчишки, вкалывавшие не хуже взрослых мужчин. Были "под танк с гранатой" и "остановить любой ценой", грудью на амбразуру, "Умираем, но не сдаемся", "Иду на таран" - японским камикадзе было у кого учиться. Все это было в реальности. Будь это фальсификацией или подвигом из-под палки, спьяну, под дулами заградотрядов, как сейчас иногда говорят - никогда не удалось бы одержать победу в этой войне. Это был подвиг миллионов людей, десятков и сотен народов, живших в СССР. Но при мысли об этом я чувствую, скорее, не гордость, а злость и боль. Ибо героизм любого народа - неизбежная плата за тупость, бездарность и подлость правителей.