Решил выписать и обобщить инфу из парочки статей на одном сайте. )
Раннесредневековое корейское общество с самого начала имело ярко выраженный аристократический характер. Раннесредневековая корейская государственность (представленная государством
Силла), была глубоко аристократична. В Силла существовала иерархия наследственных сословных групп, и в соответствии с принадлежностью к
чинголь (членам правящего рода), или одной из групп
тупхум регламентировались (и весьма детально) все черты быта: жилище, одежда, утварь, повозки и т.д. Это в принципе та же социальная модель, которая существовала в Китае в период Раннего Чжоу. В Силла в результате законодательного закрепления за аристократией всех высших должностей, она составляла высший слой чиновничества. Родственников правящей династии (особенно учитывая несколько столетий ее существования) насчитывалось вполне достаточно, чтобы занять все такие должности (к ним относились, в частности, посты руководителей всех важных государственных учреждений) и значительную часть прочих. И хотя рост чиновничества шел еще быстрее, чем численности членов сословия чинголь, и доля последних в нем падала, в государственной жизни страны аристократия всегда занимала монопольные позиции. В Силла аристократия была законодательно отделена от остального населения.
В период
Корё аристократия не была, как в Силла, юридически обособленной группой. Родственников основателя династии было не так много, чтобы они могли представлять собой заметную социальную группу, да и государство строилось в дальнейшем по образцу Сунского Китая, так что аристократического сословия как такового создано не было.
В Китае аристократическая модель была еще с циньского времени заменена бюрократической, основанной на принципах меритократии, и последняя превратилась в наиболее характерную, «знаковую» черту китайской цивилизации, заимствовавшейся сопредельными странами. В социально-политической сфере это нашло выражение в принципиальном отсутствии (де-юре) в обществе групп с наследственным привилегированным статусом (легальная грань существовала только между «добрым» и «подлым» людом; привилегии же рангового чиновничества были связаны не с происхождением, а со служебным положением). Однако на практике ситуация в ряде случаев могла быть иной. И для определения соотношения между законодательными принципами и социальной реальностью первостепенное значение имеет степень «закрепленности» высших и старших государственных постов за определенным кругом знатных родов (кланов).
В Корё аристократическая прослойка, хотя и неформально, существовала (к ней, помимо членов правящего рода и членов родов фаворитов — фактических правителей, создавших «паралельные» династии, подобно сёгунским в Японии, можно отнести наиболее знатные роды, насчитывающие 8-9 поколений служилых предков или происходивших от ванов Силла), хотя доля ее среди высшего чиновничества была невелика (в среднем 14,8% всех чиновников янбанского происхождения и 7,7% от всех высших чиновников). Период Корё был в истории традиционной Кореи временем наибольшей социальной мобильности (в целом за весь период до половины высших чиновников происходили из неслужилых семей). При сравнении высшего чиновничества по двум характеристикам — наиболее родовитых (имеющие не менее 6 поколений служилых предков) и имеющих наиболее высокопоставленных отцов (имеющих 1 -4 ранги) обнаруживается, что существенной взаимосвязи между ними не существовало, а в средем 44,7% (в некоторые периоды до 63,2%) вообще происходило из неслужилых семей. В истории традиционной Кореи это вообще был самый «демократический» период, ни до, ни после так много лиц низкого происхождения наверх никогда не попадало.
С воцарением в Корее династии Ли (он же
Чосон) в конце ХIV в. неоконфуцианство обрело настолько прочные позиции, что она (особенно с конца ХVII в.) претендовала на право считаться самым конфуцианским из всех конфуцианских государств (включая и Китай, где конфуцианство было «загрязнено» варварами-маньчжурами), и выступать в качестве единственной его хранительницы. Поэтому там официально, как и в Китае, не было никаких сословий, за исключением разделения на свободных полноправных (янъины) и неполноправных (чхонины). Однако длительное и достаточно стабильное правление этой династии способствовало тому, что этот период, особенно с ХVI в. подавленная аристократическая тенденция вновь пробила себе дорогу и вышла на поверхность, и общество превратилось в сословное, где янбаны (изначально просто совокупность военных и гражданских чиновников) стали фактически (на уровне не столько права, сколько юридической практики) высшим сословием, члены которого претендовали (независимо от факта реальной службы) на особый статус (и в общественном сознании таковой имели).
* * *
Для начала следует отметить важные особенности корейского высшего сословия в эпоху Чосон (и по некоторым пунктам - в эпоху Корё).
Во-первых, отсутствие официальной правовой наследственности привилегированного и равного для всего слоя статуса. Статус был непосредственно или опосредованно связан с наличием чиновничьей должности и/или сдачей государственных экзаменов. В традиционной Корее семья, чьи представители не служили в трех поколениях, утрачивала янбанский статус. Даже потомки выдающихся лиц в случае провала на экзаменах брались рядовыми солдатами в армию (такая участь постигла, в частности, правнука Ким Джонджика — главной фигуры корейского конфуцианства XV в.) и переставали быть янбанами.
Во-вторых, во всех странах, где доля высшего сословия была заметно выше, оно формировалось почти исключительно на военной основе — за счет исключительно большого числа самостоятельных воинов привилегированного статуса. В Корее же военное чиновничество не только никогда не играло ведущей роли в формировании высшего сословия, но практически всегда (за исключением периода раннего средневековья — до Х в.) было (как и в Китае) как раз дискриминируемой частью чиновничества. Основой привилегированного социального слоя обладателей государственных рангов, а позже — янбанского сословия здесь всегда было гражданское чиновничество. Поэтому механизм формирования высшего сословия в Корее следует сравнивать прежде всего с китайским, с которым он совпадает по первым двум признакам. Но и здесь были заметные различия.
* * *
Высшее сословие Чосона состояло далеко не только из регулярных чиновников.
Много слов о дворянстве Чосона. И не только о нем )Стержнем служилого слоя было регулярное ранговое чиновничество — т.е. находившиеся на действительной службе и занимающие определенные должности полноправные чиновники, имеющие один из общегосударственных рангов. (Кстати, в небольшой Корее доля чиновничества была вполне сопоставима с Китаем (в частности в XV — XVI вв. только рангового — 0,15 — 0,6%), поскольку если территориальная администрация была здесь в силу много меньшей территории гораздо меньше, то численность центрального и придворного аппарата, копировавшего китайский, была вполне сопоставимой с последним, как правило, лишь незначительно уступая ему.) Однако вокруг собственно служилого чиновничества существовал целый ряд социальных групп весьма различного рода, примыкавших к чиновничеству, но лишь частично с ним соотносившихся и пересекавшихся. Эти группы населения могут быть разбиты на 3 категории: 1) аристократия (лица, имеющие общегосударственные ранги по праву происхождения и связанных с ним титулов, члены знатных родов - например, многочисленные родственники короля), 2) «резервное чиновничество» (отставные чиновники, фиктивные или «почетные» чиновники, неслужащие обладатели ученых степеней), 3) члены семей и родственники чиновников.
Эти категории не представляли собой четко отграниченные друг от друга общности, а переплетались между собой. Так, часть аристократии, находясь на действительной службе, представляла собой полноправное ранговое чиновничество, а часть ее представителей представляла собой неслужилых обладателей степеней. Положение членов семей чиновников трудно отграничить от членов семей лиц, имеющих ранги по праву происхождения, т.е. аристократии, поскольку их правовая оформленность базировалась на одном и том же основании — наличии общегосударственного ранга у главы семьи. В свою очередь члены прослойки “резервного” (неслужилого) чиновничества могли быть обязаны своим положением принадлежности к семьям как регулярного чиновничества, так и аристократиии, и в значительной степени из них же и происходили, поскольку именно положение родителей давало им либо ранги по праву происхождения, либо давало возможность таковые купить. Хотя в полной мере привилегии связанные с нахождением на государственной службе распространялись только на чиновников действительной службы, а «почетные чиновники», дети чиновников и «почетных чиновников», а равно уволенные со службы относились к сословию простолюдинов, статус их отличался от массы последних.
* * *
Слой неслужилых обладателей степеней стал формироваться с XV в., когда была введена система раздельных экзаменов на ученую степень и на должность. Лауреатов первых каждые 3 года было 200, а потом и 260, тогда как вторых — 33. Обладатели ученых степеней сэнвон и чинса могли затем сдавать экзамены на должность, поступать в Государственный Университет или поступать на службу по рекомендации или праву «тени», однако более половины их, и чем дальше, тем большая часть, возвращались на родину и становились членами местной элиты. На местах они образовывали социальную группу с наивысшим престижем (поскольку те, кто стояли выше них по положению — лауреаты гражданских экзаменов на должность и вообще чиновники — оказывались исторгнуты из местного общества, поскольку им запрещалось служить на родине) и объединялись в неформальные организации самасо и тоннёнхо (объединяли лиц, получивших степени на экзаменах определенного года).
* * *
Постепенно в Корее служилое чиновничество трансформируется в наследственное сословие. Возникшее противоречие между ограниченным числом мест в государственном аппарате и ростом численности выходцев из служилого сословия в условиях превращения этого сословия практически в наследственное приняло тяжелый характер и не могло быть разрешено в рамках прежней социальной структуры. Государственная власть должна была либо увеличивать число должностей в аппарате государственного управления (что было невозможно из-за ограниченности государственных средств на его содержание), либо распространить соответствующий статус на всех выходцев из служилого сословия вне зависимости от состояния их на государственной службе. Вынужденный выбор в пользу последнего привел к тому, что термин «янбан», обозначающий совокупность военных и гражданских чиновников, стал обозначать не традиционное для Дальнего Востока чиновное сословие, а что-то подобное европейскому дворянству.
Действительно, корейское янбанство периода Чосон вполне может быть соотнесено с европейским дворянством уже почти без всяких оговорок, за исключением того, что его статус, хотя и обеспечивался юридической практикой, но так и не был узаконен официально на уровне общегосударственных кодексов. Оставаясь теоретически сословием служащих чиновников, оно с конца XVII в. все больше превращалось в сословие лиц, имеющих право служить, поскольку количество должностей в государственном аппарате оставаясь с XV в. постоянным, стало приходить во все более резкое противоречие с быстрым ростом янбанской прослойки. Только если более трех поколений одной семьи не служили, она теряла янбанский статус и переходила в сословие сори. Янбанское сословие пополнялось также из числа янминов путем усыновления за плату богатых крестьян (этой возможности были лишены торговцы и ремесленники, поскольку для янбан эти занятия считались недопустимыми).
Ограничивались в правах поступления на государственную службу (и получения статуса) дети от наложниц, потомки политических преступников, дети и внуки вышедших замуж вдов.
* * *
Среди янбанства выделялись наиболее знатные и влиятельные кланы, которые со временем сосредоточили в своих руках большинство значимых государственных постов. Это произошло не сразу. В первые столетия правления новой династии, пришедшей к власти под лозунгами чжусианства, корейское общество мыслилось его идеологами как в принципе бессословное, по образцу китайского, и с точки зрения меритократических установок государственная власть не придавала значения происхождению, соответственно, не было особой необходимости заботиться о доказательствах такового со стороны самих чиновников. Первые генеалогии кланов начали составляться не ранее 1565 г. (как исключения, есть сведения о родословных, составленных тремя кланами в 1423, 1476 и 1482 гг.), причем традиции составления генеалогий и историй родов не были свойственны Корее с древних времен до этого времени, некоторые даже не помнили 4-х поколений своих предков, так что к началу XVII в. едва дюжина кланов располагала составленными генеалогиями. А в ХVII — XVIII вв. происходит процесс конституирования знатных кланов в особую элитную группу.
Всего лишь три десятка кланов, составляющие 5,3% всех кланов, дали 44% старших и высших чиновников, а в целом более 4/5 (81,5%) всего этого контингента были выходцами из 148 кланов. При этом следует иметь в виду, что при правлении династии Ли круг кланов, поставлявший культурную элиту страны (представители которых сдавали экзамены на ученые степени) был значительно шире и насчитывал более 1440 кланов. Но 60% их в составе старшего и высшего чиновничества не были представлены вовсе.
Если взглянуть на данные о клановой принадлежности чиновников, составлявших на протяжении чосонского периода самую верхушку государственного аппарата (руководители Государственного совета, главы дворцового и научных ведомств, высшие военные и губернаторы), тенденция к монополизации высших должностей за ограниченным числом кланов достаточно определенна. 15 кланов первой по влиятельности группы (6,8% всех кланов) дали 38,4% высших чиновников, а вместе с 20 кланами второй группы (всего 15,8% всех кланов) — почти 2/3 (64,9%). Кланы же пятой группы (с единственным представителем), составляя, как и в нашем исследовании, треть (32,6%) всех кланов, дали лишь 5,4% высших чиновников. Среди первой десятки кланов мы видим 7 из 10 кланов, которые лидируют и по общему числу видных чиновников (чонджуские Ли, ёнанские Ли, андонские Кимы, намянские Хоны, пхапхёнские Юны, андонские Квоны, квансанские Кимы) плюс еще ёхынских Минов, пхунъянских Чо и тоннэских Чонов.
* * *
Ряд привилегий янбан не был связан с государственной службой: неподсудность обычному суду (их дела рассматривались специальным органом Ыйгымбу), смягчение условий тюремного заключения, неподверженность женщин пыткам, заковыванию в колодки и некоторым видам телесным наказаний, предоставление возможности осужденному покончить самоубийством, особые одежда и головной убор, запрещение сидеть и курить в их присутствии, право давать в суде показания стоя (а не на коленях), обязанность простолюдинов спешиваться и кланяться при встрече с ними.
* * *
В Корее, помимо янбанства, существовали и другие служилые сословия («сословность» их, впрочем, была оформлена в юридическом плане не более, чем янбанства — т.е. на уровне не государственных законов, а повседневной практики), члены которых тоже могли входить в состав регулярного чиновничества.
Примыкавшее к янбанам сословие чунъинов возникло в XV — XVI вв. как прослойка детей янбан от наложниц, которые считались простолюдинами, однако на практике, обладая образованием, воспитанием и средствами, с ними не сливались, и все больше превращались на деле в замкнутое сословие, поскольку дети чунъинов наследовали статус родителей. Кроме того, в это сословие могли переходить получившие специальное образование сори и янъины; с другой стороны, наиболее неудачливая часть чунъинов переходила в янъины. Это сословие также пополняло ряды чиновничества, однако для его представителей существовали ограничения по служебному продвижению (с различиями в зависимости от статуса матери — происходила ли она из янъинов или чхонинов) и даже в случае занятия регулярных должностей они не получали служебных наделов. На практике чунъины занимали должности, требующие не конфуцианской, а специальной подготовки (в Корее традиционно насчитывалось 10 таких дисциплин: 4 языка — китайский, маньчжурский, монгольский и японский, медицина, гадание, живопись, математика, право, даосизм). Этот слой дал огромное количество участников разного рода антиправительственных выступлений и идеологов движения «сирхак» (за реальные знания) и постоянно поднимал вопрос о равноправии с янбанами (что поддерживалось частью последних). В 1696 г. внукам свободных наложниц и правнукам несвободных было разрешено сдавать гражданские экзамены, а в конце XVIII — начале XIX вв. были сделаны дальнейшие уступки.
Третье служилое сословие, сформировавшееся в XV в. — сори (потомственных местных субчиновников-канцеляристов) также не было отстранено от возможности поступления в состав чиновничества, однако потолок их служебной карьеры также был ограничен в провинции 5-м, а в столице — 7-м рангами.
* * *
В конце 18-го - 19-м веке грань между дворянами и простонародьем все сильнее размывалась - с одной стороны, было множество обнищавших янбан или потомков янбан, с другой стороны, были разбогатевшие крестьяне, ремесленники и торговцы, получавшие образование. Поэтому представители янмин часто вели себя по принципу "хочешь быть дворянином - веди себя как дворянин". И порой это работало. )
По С. В. Волкову.
Спасибо AnnetCat за ссылку )