Поскольку речь идет о куртуазнейшем из христианских дворов, вопросы статуса и нормы этикета имеют здесь очень большое значение, и игнорировать связанные с ними детали не стоит - ведь они тоже играют определенную роль в сюжете.
Например, в сцене пира ("Славься, славься, Камелот") ближе всего к королевскому трону стоят молочный брат короля сэр Кей и королевские племянники (ближе, естественно, старший, сэр Гавейн, являющийся одновременно и наследником короля). Накануне свадьбы Уриена и Морганы место у королевского трона занимает Уриен, который сейчас породнится с Верховным Королем, с родичами и свитой; оркнейские принцы оказываются "на второй позиции". (Кстати, в "Колыбельной Артура" в его думах о рыцарях Круглого Стола ближе всего к нему оказываются все тот же Кей и близкий друг и Первый рыцарь Ланселот). Сэр Гавейн, наливая вино королю и себе, подает ему больший кубок вина, а себе оставляет меньший (и бдительным оком преданного вассала и любящего родича фиксует, кто там какую отраву или приворотное зелье государю в кубок подсыпет или подольет.) А на балу в честь свадьбы двух королей танцующие пары встают в соответствии с их рангом: впереди всех король Гоора и его супруга, затем наследный принц Гоора, а затем разные ненаследные принцы, герцоги и рыцари Круглого Стола. Первыми должны были быть Верховный Король Артур и его супруга, но Гиневра из-за недомогания отказалась танцевать. Когда же Гавейн приглашает Гиневру на танец, то наследник Верховного Короля и жена вышеупомянутого короля встают перед королевой Гоора Морганой и наследником королевства Гоор - вопросы статуса, знаете ли.
Кстати, Артур и Гавейн - наглядный пример того, что значит быть элитой в Камелоте. И Гиневра тоже, но о ней отдельную запись делать надо, иначе слишком длинный текст получится.
Например, в сцене пира Гавейн замечает, что придворная дама подливает его дяде-королю что-то в кубок. Он мучительно раздумывает, стоит ли нарушать вопросы этикета, подав королю маленький кубок; решает, что здоровье короля таки важнее, и ...подает королю маленький кубок с беззаботной улыбкой и извиняющимся жестом, а потом... расхаживает по пиршественному залу с почти полным королевским кубком в руке - все с той же беззаботной улыбкой, любезно беседуя с окружающими, но _не прикасаясь к кубку губами_. Потому что пить отраву или приворотное зелье он, естественно, не хочет, привлекать внимание окружающих к инциденту не хочет, и огорчать дядю, рассказывая об этом случае - наверняка далеко не первом в его королевской жизни - не хочет тоже. Проще сделать вид, что ничего не случилось.
Впрочем, во время свадьбы Артур и его старший племянник сталкиваются уже не с инцидентом, а с настоящими трэшем и нервотрепом. После смерти короля Лота, отца Гавейна, на Оркнеях (и в прочих землях мужа) правила вдовствующая королева Моргауза, сестра Артура, предававшаяся не только делам правления, но и прелюбодеяниям с сэром Ламораком, которого многие источники называют убийцей ее мужа. После венчания Артур и Гавейн узнают из полученного королем письма, что третий сын Моргаузы, Гахерис, в гневе из-за любовной связи королевы убил ее. Проще говоря - убита самая близкая их родственница, а на другом их близком родиче лежат несмываемое бесчестье и тяжкий грех из-за убийства беззащитной женщины, более того - убийства родной матери и королевы. После чего узнавший об этом трэшаке Артур, старательно демонстрируя полное спокойствие, идет к молодой жене и, улыбаясь, любезно беседует с ней, уверяя, что у нее нет причин для забот и грусти. А потом галантно раскланивается с женой и поспешно уходит, потому что ему необходимо хоть немного побыть вдали от праздничного веселья. Тем временем Гавейн терзается из-за полученных вестей, но старательно скрывает свое состояние от Агравейна - ведь иначе придется сообщить ему чудовищные известия, а Гавейн не знает, как сделать это, не причинив брату боль. Однако во время беседы короля с королевой он отвлекается от собственных тяжких мыслей, понимая, что:
- бал на свадьбе Верховного Короля открывают гоорцы
- молодая королева не должна чувствовать себя покинутой и одинокой в день свадьбы, но его дяде и королю сейчас не до любезных бесед и танцев
- то, что король и королева в день свадьбы не танцевали на балу и проводят много времени порознь, может дать пищу для пересудов
Он тут же передает оруженосцу пояс с мечом и - можно сказать, решительно - приглашает юную королеву на танец. И на следующий. Идеальная осанка. Безупречные манеры. Обаятельная улыбка. Куртуазные речи. Любому, кто со стороны его видит или с ним говорит, и в голову не придет, что с ним что-то плохое произошло. Программа-минимум "Не дать повод сплетничать о плохих отношениях в королевской семье, проявить внимание к родственнице и королеве" выполнена. А потом, попрощавшись с королевой элегантным поклоном и кивком препоручив ее Акколону, он отходит подальше от танцующих. Залпом выпивает полный кубок вина и торопливо, не сказав никому ни слова, уходит - и Эрик растерян и чуть ли не в шоке, потому что не привык видеть таким своего господина.
Уже эти два эпизода показывают Гавейна (да и Артура тоже) людьми, которые не позволяют себе ни на мгновение показать окружающим боль или слабость, лишь очень немногим выказывая истинные чувства. Люди, привыкшие стабильность и порядок в государстве и при дворе, честь рода, доброе имя семьи ставить выше собственных чувств, какими бы они ни были, и не быть искренними даже с самыми близкими людьми - в мире, где "все так ненастояще" искренность может оказаться не менее опасной, чем слабость, может помешать защитить тех, кто тебе дорог, и то, что тебе дорого. Так что умение "сохранять лицо", даже если сердце обливается кровью, и отношение к любому искреннему и открытому проявлению чувств как к роскоши, увы, по большей части недоступной, для них так же привычно, как и владение оружием.
Много словПоведение Гавейна даже в первом акте не остается неизменным и после нападения на него фэйри несколько меняется - идеальным образцом куртуазности, благородства и хороших манер его, в отличие от начала мюзикла, назвать уже трудно. (Подробно писать пока не буду, потому что это будет уже разговор не об этикете, а о магии, и повод для отдельной большой записи) И тем не менее приезд Гарета - это и еще одно проявление того, как много значат для персонажей нормы этикета, и демонстрация того, что Гавейн старается не быть искренним даже с теми, кто ему дорог. Увидев Гавейна, Гарет склоняется перед ним в глубоком поклоне. "Что это ты, братишка, хватит глупостями заниматься! Сколько же мы не ви... " - начинает было Агравейн... но Гавейн останавливает его, объясняя, что все правильно, и Агравейн понимает, что их старший брат стал королем, и, значит, их мать-королева мертва. Но он пока не задает вопросов о настолько трагичном событии - конкретно сейчас есть вещи поважнее; Гарет с поклоном вручает Гавейну фамильное кольцо, "которое Символизирует", тот надевает его, и оркнейцы опускаются перед ним на колено, признавая его власть. Так что Гарета домой отсылает уже не старший брат, а король.
Причем отсылает своеобразно. Приезд Гарета иногда с принятием Тэцу в Шинсен сравнивают. Но по сути эта сцена, скорее, "Последний приказ" напоминает. В "Последнем приказе" Хиджиката хватает мальчишку-адъютанта за ворот и называет предателем, который подохнет от рук командира. Другого способа сплавить с театра боевых действий преданного ему адъютанта он попросту не нашел - тем более что незадолго до этого позволил себе показать ему свои истинные чувства и проговорился о намерении умереть в бою. А если парня не сплавить, он, скорее всего, следующую зиму не увидит, и это будет бессмысленная смерть.
Гарет прибыл в Камелот, ведомый романтическими чувствами и стремлением стать рыцарем и совершить подвиг. Вот только сейчас будущий рыцарь пригибается под тяжестью опущенной ему на плечо руки Гавейна, и Гавейн отшвыривает его в сторону легким тычком. Гавейн в ответ на слова Гарета не просто отправляет младшего брата домой, а оскорбляет при всех, принца крови шутом называя и обращаясь с ним демонстративно пренебрежительно, как с несмышленым малым ребенком. И лишь после того, как Гарет и Ланселот уезжают, со вздохом говорит о брате: "Надеюсь, он вернется жив". И становится понятно, что он попросту беспокоился за жизнь не способного защитить себя младшего братишки - наследник Верховного Короля и один из самых доблестных рыцарей Камелота прекрасно знает, что такое политические интриги, поединки и война; он прекрасно понимает, что всегда быть рядом с братом ни он, ни Агравейн не смогут, и понимает, сколько опасностей, больших и малых, тайных и явных ждет наивного юношу на пути к его мечте. Но Гарету он об этом не сказал, потому что после явного оскорбления, нанесенного при всем честном народе, мало кто рядом с таким "любящим братцем" остаться бы пожелал. А вот скажи Гарету "Братишка, я за тебя беспокоюсь" - и попробуй его потом прогони!
Правда, были и обстоятельства, которых Гавейн не учел. Например, что возвращаться домой, где все напоминает Гарету об убийстве матери братом, ему не так-то легко. Что более доблестных воинов, чем в Камелоте, во всей легендарной Европе не найдешь, тем более здесь-то люди, как правило, порядочные собираются, - так где еще и мечу учиться? И, наконец, что мечта - это важно, а путь к мечте начинается с мелочей - ведь и сам Гавейн не появился на свет Первым рыцарем, оружием в совершенстве владея. Так что оба они - Ланселот и Гавейн - правы по-своему. Правда, с Гавейном есть определенные нюансы... но это таки тоже по теме "магия". )
Поклоны, как легко понять, играют в придворной жизни немаловажное значение: можно много сказать о ситуации по тому, кто, кому, когда, насколько глубоко поклонился и поклонился ли.
Например, Акколон смертельно оскорбил Артура своей хулой, но об отношении барда к королю можно было судить еще до того, как он начал петь, по одной детали: все, входя, кланялись королю, - Акколон вошел без поклона, и уже этим, в сущности, показывал, что говорить сейчас будет отнюдь не вассал с королем.
Еще более примечательно следование нормам этикета в ситуации с осуждением Гиневры. Так, слуга Эрик безраздельно предан Гавейну и его роду - когда оркнейцы хотят надеть цепи на Гиневру, он реагирует на это равнодушно, а то и с одобрением, он во время казни кричит "На костер ведьму" и, будь у него такая возможность, такое ощущение, помог бы ее на костер тащить. Но когда Гиневра, под руку с Кеем, появляется перед королем в сцене обвинения ее Гавейном - Эрик на словах "твоя жена" приветствует ее низким поклоном. Он видел ее полураздетой в спальне Ланселота (от которого получил тумаков при попытке Ланселота повязать), он помогал выносить из спальни тело убитого Гарета, - но до того, как Гавейн потребовал суда, у него явно не было никаких сомнений в том, что с Гиневрой следует обращаться как с королевой, и он, судя по всему, пытался скрыть случившееся несчастье и от Конмела, и от служанки королевы. И ничего удивительного в этом нет - он прекрасно знал настоящий характер своего господина; знал, насколько тому дороги чувства дяди и короля, доброе имя и честь королевской семьи, и он наверняка не сомневался, что его господин постарается любой ценой избежать скандала и огласки и предпримет какие-нибудь меры против Ланселота лично. И при других обстоятельствах все наверняка так бы и было - ведь даже поддавшийся уже колдовству Морганы Гавейн не ожидал, что "ночной визит" к Ланселоту может стать компрометантным для королевской семьи (мало ли кто из прекрасных леди мог слабостью Первого рыцаря оказаться); он отворачивался от полуобнаженной королевы, прикрываясь рукой, дабы не смущать свою госпожу нескромным взглядом, и с поклоном говорил "Я не посмею вас коснуться, за все ответит этот подлец и злодей". (чтобы не смел впредь королев невинных соблазнять х) ). Но все уже зашло слишком далеко, и не догадывающийся, что на самом деле происходит с его господином, Эрик принимает решение Гавейна как должное: "Ведьма? На костер ее! Нечего здесь!"
Кей и Конмел в этой ситуации тоже "высказали мнение по поводу", ни слова не говоря. Кей, входя в спальню и видя залитый кровью пол, почти невменяемого Гавейна, спрятавшуюся за столом в одной рубашке Гиневру и приближающегося к ней с мечом в руках Агравейна - явно не в себе - намекает Агравейну с рукой на рукояти меча, что нужно успокоиться и прийти в себя, затем спокойно кланяется королеве, и, набросив ей на плечи плащ, подает ей руку. А Конмел поклонился вошедшей в комнату Гиневре именно на обвиняющих словах Гавейна "тебе с ним изменила". Потом они намеревались защитить Гиневру при попытке ее связать и были явно недовольны приговором, но свое отношение к ситуации каждый уже одним-единственным поклоном высказал. И в подобном поведении молочного брата короля и его капитана тоже ничего удивительного нет - Артур им дорог, они знают о его чувствах к Гиневре и серьезно относятся и к чувствам, и к репутации короля. И милой, доброй и внимательной к людям королеве, которой был по-своему дорог Артур и его родичи, они тоже наверняка симпатизировали. (И это если не вспоминать об отношении к женщинам при дворе Артура в целом: женщина, если она не осужденная королевским судом преступница, почитаема и неприкосновенна, вне зависимости от того, кто это - усевшаяся поплакать от избытка чуйств на королевский трон леди или языческая жрица, которая привела пиктов в земли королевства и виновна в смерти короля).
Впрочем, о Кее и Конмеле я сейчас напишу еще много слов, поскольку эти достойные личности совершают по ходу сюжета весьма и весьма заметное нарушение этикета. И если пренебрежение законами статуса и нормами этикета со стороны молочного брата короля, он же королевский сенешаль, он же рыцарь Круглого стола сэр Кей еще не кажется настолько вопиющим (хотя вежливым и куртуазным его явно не назовешь), то поведение капитана Конмела - это с т. з. тех же различий статуса и этикета вообще пиндрец и фейспалм. (Уже который по счету фейспалм, в принципе х) ). Я как раз из-за этой ситуации задумался, как Конмел смерть братьев Гавейна воспринимал.
Дело в том, что на ситуацию с осуждением королевы Конмел отреагировал весьма эмоционально (эмоционально, естественно, для Конмела, который по большей части напоминает ожившую статую, абсолютно невозмутимо реагируя на разные там битвы, поединки, трагические события и прочее, и для которого выразительный взгляд и слегка изменившаяся мимика - уже слишком сильное выражение эмоций). В этом эпизоде он явно сильно переживает, причем непонятно, за кого больше. За короля, которому эта ситуация с лучшим другом, любимой женщиной и племянниками, за которых он в ответе и как старший родич, и как король, причиняет сильную боль и бременем легла на плечи? За опозоренную королеву, которой угрожает смерть? За потерявшего брата Гавейна, который явно не в себе от горя? (Не знаю, догадывался ли Конмел, что с Гавейном неладно, - с Акколоном-то догадался, вроде, - но то, что тот сам на себя не похож, наверняка было заметно тем, кто хорошо его знал и не был при этом вовлечен в ситуацию так сильно, как Артур. Гавейн, узнавший о позорной и трагичной смерти матери, не позволял себе сделать неверное движение в танце или показать хоть тень грусти танцующей с ним Гиневре; Гавейн, пришедший ночью поговорить с Морганой, держался сперва истинно по-королевски и ни словом, ни жестом не показывал одолевавшую его слабость. И Гавейн, обвиняющий Ланселота и Гиневру, - ссутулившийся, с дергаными и нервными жестами, орущий истерично, прилюдно поливая грязью доброе имя своего дяди и короля, - этот Гавейн слишком отличается от того, каким он был прежде.) Или из-за всех троих и за убитого Гарета?
В сцене "Ведьма" и последующей сцене клятвы Гавейна все выглядит уже иначе. Кей в этой ситуации наглядно проявляет свою позицию - политическую и человеческую; Кей прекрасно понимает и во всем поддерживает короля. Он молчит, когда другие твердят "Ведьму на костер", и искренне сожалеет об участи Гиневры. Он не только сам не участвует в стычке, но и буквально вытаскивает из нее одного из стражников и препятствует гоорскому оруженосцу броситься на помощь Конмелу. При этом он так же искренне, как о судьбе Гиневры, сожалеет о смерти Агравейна. Конмел же ведет себя как солдат, для которого кроме приказов и служебных обязанностей вообще ничего не существует. И его невозмутимость и будничность поведения заметно контрастируют с трагичностью ситуации.
Гавейн, жаждавший смерти Ланселота, вечером слишком слаб, чтобы с ним сражаться, - Ланселот с легкостью пригибает к земле его меч, с легкостью отталкивает - отбрасывает - Гавейна прочь. Гавейн, увидевший, что брат смертельно ранен и бросившийся на своих противников, слишком неуверенно наносит удары мечом, - ему не так-то легко поднимать оружие. Ему даже поддержать падающее тело брата сил не хватило - он может лишь склониться над ним в рыданиях. А потом Гавейн с трудом, опираясь на меч, поднимается на ноги. С полубезумным взглядом, шатаясь от слабости, прерывающимся голосом клянется в мести:
Настала пора разрушать, убивать!
Забудьте о боли, забудьте о ранах.
Пресветлыми ликами наших святых
Клянусь - души братьев взывают к отмщенью...
А в это время Конмел спокойно и, можно сказать, профессионально заботится о раненом подчиненном и подбадривает его и просит священнослужителя позаботиться о раненом слуге. Как раз на словах "настала пора разрушать, убивать" оружие убрал, а на словах "забудьте о боли, забудьте о ранах" о раненом заботиться пошел. х) Это может показаться почти комическим контрастом к трагичным речам Гавейна (хотя, думаю, слуга и стражник в том, что о них позаботиться надо, ничего комичного даже при всем уважении к благородному сэру Гавейну не нашли бы). А может показаться демонстрацией его отношения к программно-мстительному заявлению Гавейна.
Король тем временем уже покинул площадь. Для него все случившееся слишком нелегко (чтобы расписать, почему и насколько, отдельная запись потребовалась бы); и, вполне возможно, он понимал, что Гавейн сейчас может сказать то, на что король не может не отреагировать - а как можно реагировать на поступки и слова того, кто только что потерял уже второго брата, потерял вассалов, кто должен был защищать их как король и глава семьи, но из-за своей слабости сделать это не смог? И что ему можно сказать, когда он в таком состоянии? В общем, король уходит; на площади остаются Кей и Конмел - присмотреть за ситуацией, видимо. И правда, Гавейн клянется погибшим вассалам отомстить за их смерть и заявляет "король не посмеет нам встать на пути" (Вассал Верховного Короля. Говорит, что король не посмеет). С заметным усилием поднимает меч - видимо, последние силы на это потратив. Стражники салютуют неуверенно, Кей, поддерживая Борса, стоит с грустным лицом, а Конмел... стоит спокойненько, ноль эмоций, и вообще все происходящее будто бы игнорирует. И на лице у него словно написано: "Мне вообще-то пофиг, о чем этот пафосный лорд рассуждает - приказов-то не было. И вообще мне жалованье платят не за то, чтобы я о трагичных речах короля Оркнейского думал. И ваще я мебель." Все просто, вроде бы. Из "непростого" разве что то, что он оружие убрать забыл. Уже с площади все разбежались, кроме трупов , уже Гавейн брата оплакивал - а Конмел вспомнил, что оружие надо убрать, только когда раненый стражник очнулся. Деталька такая.
А потом начинается война. Замок, в котором находятся Ланселот и королева, взят в осаду. И король вызывает Ланселота на поединок, предлагая, как подобает двум рыцарям, сразиться за свою даму сердца, узнать, "кто же из нас достойней, чтобы остаться с ней". Поединок, судя по всему, может стать для короля смертельным. В этом уверен Ланселот ("И не хочу я видеть свой меч в твоей груди"), в этом уверен и Артур ("Утро горит над лесом, словно в последний раз"). Однако в пылу ссоры Ланселот принимает вызов. Начинается бой... и тут вбегают Кей и Конмел, которых позвал королевский оруженосец, прибежав с криком "На помощь! Караул!! Моего господина убивают!!" Поединок происходил ранним утром, все остальные еще не успели привести себя в порядок - Кей и Конмел подоспели первыми. Дальше начинается пиндрец вопиющее нарушение этикета:
Кей бросается между королем и Ланселотом, удерживает их, мешая им драться (успешно) и пытаясь оттолкнуть их друг от друга (безуспешно). Тут к процессу присоединяется капитан короля. Упираясь рукой в щит, буквально выталкивает Артура с поля боя (!), бросает на него взгляд, будто говорящий "рыпнись только у меня!" (!), запрещает стражникам вступать в схватку с подоспевшими Лионелем и Блиоберисом - не только без приказа короля, но даже не спросив его мнение (?), - одновременно вместе с оруженосцем и Борсом удерживает пытающегося вырваться короля (!!) и, когда тот успокоился, встает рядом с топором в руке, бросив на своего господина второй взгляд: "Стой и не дрыгайся, Кей пусть с Ланселотом дерется, а мы будем тебя охранять". Лицо у Конмела при этом настолько невозмутимое и почти безразличное, будто он будничные служебные обязанности выполняет. Ну подумаешь, своего господина и короля оскорбил - делов-то!
(Если так подумать, в этом даже какая-то грустная ирония есть: в конце концов, Артур постоянно разрывался между своими двумя "я", между королем и человеком. И вот, когда он решил сразиться за свою даму сердца как простой рыцарь, его подданные поступили с ним как с обычным человеком, который им дорог и за жизнь которого они переживают, а не так, как с королем )
Со стороны Конмела подобное поведение кажется тем более вопиющим, что до этого он никогда не позволял себе и тени непочтительности или невежливости и всегда подчинялся приказам, даже если они были ему не по душе. А тут... Вот так и задумаешься, что, хотя в отличие от раненного из-за преданности королю Кея, его статус позволяет ему только у стенки стоять и приказам подчиняться, но происходящее и ему не безразлично тоже. И гражданская война, в которой родичи, друзья и былые соратники сражаются друг против друга, не по душе, и он не хочет, чтобы его господин и его подчиненные в ней убивали кого-то или умирали. И, возможно, он не один раз за время войны сожалел, что, в отличие от того же Эрика, благородного принца Агравейна и наиблагороднейшего короля Оркнейского Гавейна нельзя было деликатно взять за плечико и с поля боя выпихать? Может быть, подобное поведение по отношению к Артуру - это такой своеобразный способ сказать "Хватит с меня уже смертей в вашей семье!"? Кто его знает. Так или иначе король наверняка понимал, что его подданные действовали из лучших побуждений, поэтому и на такое... хм-м... невежливое поведение внимания не обратил (тем более что Кей, который первым действовать начал, был тогда ранен и в плену).
Но в целом подобные нарушения этикета случаются в сюжете крайне редко. Сочувствие, совет, когда не задавали вопросов, попытка помочь без приказа по отношению к тем, кто выше тебя по статусу - это оскорбление. И то, уважаешь ли ты этих людей, дороги ли они тебе, никак не может на это повлиять. Потому что двор Артура был самым куртуазным в мире. И вопросы статуса и нормы этикета имели там очень большое значение. ))