"Гнездо порока и разврата", политика сегуната, мистические пожары и прочие разности)

[Ai-shu]

История веселого квартала Ёсивара (Йошивара) в городе Эдо (нынешний Токио) неразрывно связана с историей сегунской столицы. Соответственно, в ней есть и зарисовки времени и нравов, и даже истории в стиле кайданов. Поэтому я решил хотя бы вкратце здесь об этом написать.

До начала 17-го века город Эдо был довольно захолустным городком, и ни о какой регламентации расположения публичных домов и домов свиданий, как и о прочих радостях жизни больших городов, там даже не слышали. Веселые дома были разбросаны по всему городу; исключение составляли улицы (или районы) Кодзимати хаттёмэ и Камакурагаси, где располагались группы примерно по 15 веселых домов, принадлежавших "понаехавшим" из Киото или провинции Суруга, а также Янагимати (Утиянагамати), где было примерно 20 домов, принадлежавших местным уроженцам. Все изменилось, когда в 1603-м году Эдо стал резиденцией бакуфу - правительства сёгунов - и политико-административным центром Японии. В город потянулись представители разного бизнеса, в т. ч. и увеселительного, справедливо рассудив, что где правительство - там и чиновники, которые захотят красиво жить и развлекаться. А еще где правительство - там и налоги, и, соответственно, деньги. В общем, в Японии появились две столицы - утрированно говоря, "культурная и деловая", "деловые в Эдо подались, культурные в Киото остались". При этом началось обновление и расширение замка Эдо. Центр Эдо застраивался по образцу тогдашней столицы Японии — города Киото, который в свою очередь был построен по образцу столицы китайской династии Тан. Местность, окружавшая замок, также испытала на себе изменения, холмы выравнивались, а болота были засыпаны землёй. Прокладывались новые дороги, строились новые мосты. Пять главных дорог - гокайдо -, берущих начало в Эдо, соединили город с основными частями страны. Построенный в 1603 году деревянный мост Нихонбаси и по сей день считается главным мостом в стране. По приказу Токугава в течение нескольких столетий все расстояния отмерялись от этого моста, который считался географическим центром страны.

План Эдо, первая половина 17-го века. Фрагмент ширмы

По причине благоустройства городских кварталов многие здания должны были быть снесены. (Например, из-за перестройки замка Эдо все веселые дома из Янагимати были перемещены к храму Мотосэйгандзи) В этих условиях содержатели публичных домов стали подумывать о создании официального специального квартала для занятий их промыслом. Первая петиция была отклонена, но в 1612 году некий Сёдзи Дзинъюэмон сделал представление правительству, где рассказывал, как благотворно веселые кварталы повлияют на нравственность самураев и простонародья и помогут в борьбе с противниками режима. Его вполне можно назвать зарисовкой из жизни тех времен (некоторые моменты оттуда меня прямо умиляют ), так что я его здесь процитирую:
" В Киото и в Суруге, а также в других плотно населенных и оживленных местах (числом более 20) в соответствии с древней традицией и прецедентами были устроены официально разрешенные кэйсэймати. Тогда как в Эдо, который с каждым днем становится все более оживленным и многолюдным, нет официального юдзёмати (квартала куртизанок). В результате такого положения дома терпимости в большом количестве разбросаны по всему городу, по всем направлениям. Это по целому ряду причин пагубно влияет на общественную мораль и благополучие..."
Далее перечислялось, какую пользу принесет властям и обществу создание официального лицензионного квартала:
"1. Сейчас дело обстоит следующим образом. Когда гость приходит в публичный дом, он может нанять для своего развлечения юдзё сообразно своему вкусу и предаваться наслаждению и блуду независимо от его положения, благосостояния, а также рода деятельности. Он может оставаться в публичном доме целыми днями, если имеет на то силы и желание, и хозяин публичного дома будет его привечать и развлекать как гостя до тех пор, пока у того есть на это деньги. Как естественное следование из этого вытекают пренебрежение долгом перед господином, растраты, воровство и т. д., и тем не менее держатели публичных домов позволяют своим нечистым на руку гостям находиться в их домах до тех пор, пока те могут за это платить.
Если бы все публичные дома находились в одном месте, все эти пороки могли бы оказаться под контролем посредством проведения проверок и инспекций. Пребывание в публичном доме может быть ограничено 24 часами, и этот запрет следует сделать обязательным.
2. Также следует законодательно запретить похищение детей в этом городе, потому что к такой практике похищения и сманивания девочек из родительских домов прибегают порочные и беспринципные негодяи. Несомненным фактом является то, что некоторые злонамеренные личности сделали своей профессией отбор девочек из бедных семей под предлогом их удочерения. Однако когда девочки вырастают, их принуждают к сожительству и проституции, каким образом удочерители собирают золотой урожай. Очевидно, что это и есть тот класс распутных негодяев, которые даже осмеливаются красть чужих детей. Также несомненным фактом является и то, что содержатели публичных домов нанимают женщин, отлично зная, что те в детском возрасте были удочерены с целью продажи их в публичные дома. Если бы публичные дома находились в одном месте, стали бы возможны строгие проверки на предмет выявления похищенных детей и детей, ранее принятых в семью в целях продажи. Информация о выявлении таких случаев могла бы немедленно передаваться властям.
3. В стране сейчас мир, но, поскольку покорение провинции Мино произошло не так давно, по стране скитается множество ронинов, ищущих возможности совершить злодейство. Эти негодяи, конечно, не имеют определенного убежища или места жительства и просто бродят без цели, что делает, при отсутствии должного контроля, невозможным наблюдение за их перемещениями, тем более что они могут находиться в домах с дурной репутацией неограниченное количество дней. Если власти удовлетворят данную петицию и позволят локализировать существующие публичные дома в определенном месте, содержатели их будут обращать особое внимание на эту проблему , наводить справки о людях, проводящих время в публичных домах, и при малейшем подозрении не преминут известить об этом власти.
И было бы великой благосклонностью со стороны августейших властей удовлетворить эту петицию во всей полноте их великодушной милости"
В общем, "дозвольте открыть веселый квартал ради защиты невинных девочек от порочных негодяев, улучшения общественной морали и борьбы с противниками дома Токугава". Я чуть слезу умиления не пустил. Вполне вероятно, что чиновники сёгуната, сию петицию прочитав, тоже восплакали от умиления. Так или иначе, спустя пять лет, в 1617-м году, она была удовлетворена. Дзинъюэмон, назначенный начальником веселого квартала, поручился, что за пределами квартала не останется ни одной проститутки ни в Эдо, ни в окрестностях, а в случае обнаружения о таких женщинах будет немедленно доложено властям любым держателем заведения в веселом квартале (что, в принципе, объяснялось не только заботой об общественной морали, но и банальной борьбой с конкуренцией). Также он получил от чиновника-бугё инструкцию со следующими правилами:
"1. Обязанности содержателя публичного дома не могут исполняться нигде, кроме определенной территории, и никакие вопросы о возможном нахождении проституток где-либо за пределами этой территории рассматриваться не будут.
2. Ни один гость не может находиться в публичном доме более 24 часов.
3. Проституткам запрещается носить платья с золотой или серебряной вышивкой. Разрешается только обычная крашеная ткань.
4. Публичные дома не должны строиться в вызывающем стиле, а жители квартала проституток должны выполнять те же обязанности (пожарных и т. п.), что и обычные жители в других частях Эдо (Насчет этого пункта мне ничего пока найти не удалось, первые противопожарные отряды были вроде как созданы только в 1629 году, но судя по всему, ответственность за тушение пожаров как минимум в своих кварталах лежала на горожанах и до этого)
5. Надлежащим порядком должна устанавливаться личность любого посетителя публичного дома, благородного или простолюдина, и при малейшем подозрении информация должна передаваться в канцелярию (бугёсё)

Больше всего мне здесь нравится обязанность обитателей веселых кварталов выполнять пожарные и полицейские функции. Юдзё ты можешь и не быть, но гражданином быть обязан, в общем.

Для выполнения благих дел, перечисленных в петиции (а также и других, не столь благородных ) власти предоставили низину Фукиятё, которая в те годы представляла из себя попросту обширное болото, заросшее травой и тростниками. Дзинъюэмон деятельно взялся за работу - осушил болота, насыпал землю и обнес все забором. Спустя год квартал, занимавший 2 квадратных тё (2,4 га), заработал, хотя работы по насыпке улиц продолжались и спустя полдюжины лет. Место было в память о тростниках, раньше росших здесь, переименовано в Ёсивара - (Тростниковая равнина), но позже название стали записывать другими иероглифами, изменив на Ёси-вара (Равнина счастья).
Спустя 44 года, в декабре 1656, чиновник-бугё вызвал к себе старейшин (тосиёридомо) квартала Ёсивара и сообщил, что участок, занимаемый "Равниной счастья", понадобился властям для застройки, и публичные дома должны переехать. Взамен власти готовы были предоставить на выбор один из двух участков земли в удаленных от города местах. Владельцы публичных домов подали жалобную петицию, сообщая, что они столкнутся с огромными неудобствами и денежными потерями при переезде в другой район, ущерб понесут и другие "заинтересованные круги". Однако прошение позволить веселым домам продолжать свое нелегкое дело на прежнем месте не было удовлетворено, и старейшины попросили отдать им участок земли возле Нихон Цуцуми, а также выделить из общественных фондов деньги на переезд.

Набережная Нихондзуцуми (Японская плотина) была построена по приказу Токугава Иэясу в первой половине XVII века. После переезда Ёсивара на новый участок набережная вела к входу в квартал. Справа в гравюре Андо Хиросигэ уже видны крыши квартала и кроны деревьев, окружающих его. Рядом с воротами квартала росла ива, которая называлась «Микаэри янаги» («Ива прощального взгляда»): покидая на рассвете Ёсивара, гость мог бросить прощальный взгляд (микаэру) на охранную будку и иву рядом с ней.
Власти приняли во внимание сложность переезда в такой отдаленный и неблагоустроенный район, поэтому новому кварталу были предоставлены льготы:
1. До сих пор выделенный участок ограничивался 2 квадратными тё. В новом месте площадь будет составлять 2 на 3 тё (7,2 га)
2. Поскольку до сих пор деятельность домов разрешалась только в дневное время, принимая во внимание перемещение в столь отдаленный район, в будущем домам разрешено функционировать и днем, и ночью.
3. Существующие в квартале фуроя (бани) должны быть закрыты.
4. Принимая во внимание то, что Ёсивара перемещается в отдаленный район, его обитатели тем не менее должны исполнять обязанности по противопожарной охране в дни празденств в Санно и Канда, а также оказывать помощь в случае крупных пожаров и т. п.
5. Сумма в 10 500 рё выделяется на покрытие расходов, связанных с переездом
Здесь для меня примечательны три момента:
а) Японские власти уже тогда выплачивали владельцам недвижимости компенсацию за отчуждаемую у них собственность.
б) Два праздника, упоминаемых в тексте, Канда-мацури и Санно-мацури - летние праздники Эдо, сохранившиеся до наших дней в Токио. Санно-мацури - праздник, местом проведения которого является и являлся в эпоху Эдо храм Хиэ в токийском районе Тиёда. Храм был основан в 1478 году для того, чтобы умилостивить богов и испросить у них милости для строительства замка в Эдо. Наиболее значимым событием средневекового праздника являлась процессия, которая проходила по извилистым улицам Эдо от одного храма к другому, на процессии присутствовал сам сёгун. Праздник проходил в пятом месяце (как правило - июнь) одновременно с Канда-мацури. Этот второй праздник проводился в честь того, что город Эдо стал официальной резиденцией сегуната. По улицам проносили микоси священные паланкины, в которых, как верили японцы, в этот момент пребывают боги, которым посвящены разные храмы города. Участники процессии пели священные гимны, в ней также участвовал сегун со свитой. Этот праздник тоже сохранился до наших дней и остается очень популярным. Естественно, опасность пожара в праздничные дни вырастала, и требовалось дежурство пожарных отрядов из числа горожан.
в) Бани-фуроя не только предоставляли клиентам возможность помыться. Женщины-банщицы (мывшие при необходимости и мужчин) не упускали случая позаигрывать с клиентами и дополнить свой скудный заработок предоставлением сексуальных услуг. Они составляли приличную конкуренцию юдзё - не в последнюю очередь из-за дешевизны услуг, а также потому, что могли работать и ночью, в то время как веселые дома тогда закрывались на ночь. Так что закрытие фуроя (которых было в старом квартале более 200) порадовало владельцев веселых домов.
Спустя примерно месяц старейшины квартала получили в казначействе компенсацию, попросили отложить переезд на три или четыре месяца и получили согласие

А второго марта 1857 года начался великий пожар годов Мэйрэки (Мэйрэки тайка).

Он стал самым опустошительным в истории Эдо. Огонь бушевал три дня с редкими перерывами - пожар удавалось потушить, но через несколько часов он вспыхивал вновь в другом районе. За 53 часа две трети столицы выгорели дотла. Огонь уничтожил тогда более 160 усадеб удельных князей, 770 усадеб хатамото, 350 храмов и более 48 тысяч городских домов. Почти полностью сгорел и недавно реконструированный замок Эдо. В огне по подсчетам современных историков погибли 108 000(!) человек (для сравнения - в годы Второй Мировой на Японских островах от бомбежек погибло 104 000 человек). И хотя у пожара были вполне естественные причины - в городе три месяца не выпадало дождя и снега, реки обмелели, деревянные дома перенаселенной столицы высохли - о причинах пожара существует мистическая история, в которой, как водится, упоминается влюбленная девушка (как же без этого ).

Читать кайдан? )

В конце весны второго года Мэйрэки, когда вишни стояли в полном цвету, дочь одного хатамото, жившего поблизости от Бантё, в компании нескольких соседей отправилась в Уэно полюбоваться цветами. В это время молодой паж из замка проходил по мосту Саммайбаси на Хирокодзи в Уэно. Девушка, двигавшаяся ему навстречу, увидела его. Юноша был хорош собой, и девушка, мельком взглянув на него, заметила, что лет ему 16-17, одет он в черную куртку-хаори с широкими рукавами-фурисодэ с рисунком в виде водяных колес. Его хакама были из коричневой полосатой материи. Весь его облик с заткнутыми за пояс мечами, ножны которых были украшены цветочным орнаментом, напоминал легендарного поэта Аривара-но-Нарихира или героя Минамото-но-Ёсицунэ в детстве, на пороге посвящения в самураи. И она подумала: "Кто может превзойти в красоте этого юношу? Его губы такие же алые, как лепестки алой сливы. Его брови прекрасно изогнуты. Его волосы черные и блестящие. Его лоб несет знак отряда совершеннолетия. Его волосы прекрасно расчесаны по современной моде. Весь его облик словно соперничает с ароматом и красотой распустившихся цветов". Когда юноша проходил мимо, широкие рукава его одежды коснулись ее платья, ее сердце заколотилось, и она влюбилась с первого взгляда. Она не могла не обернуться, чтобы не посмотреть на него, не понимая, кого встретила - божество или человека, и в то время, пока она смотрела на него, ее первая любовь расцветала, как цветы вишни. Но она была не одна и продолжала путь, сожалея о разлуке с любимым. Прибыв со своими подругами в Уэно, она погрузилась в грустные мысли; несмотря на великолепие цветущих вишен, образ юноши стоял у нее перед глазами, а смех и веселье окружающих только раздражали ее.
Вернувшись домой, она задумалась: "Кто это может быть? Я не знаю, где он живет, и не знаю, как его найти. Теперь я буду изнывать от своей любви. Моих сил и воли недостаточно, чтобы соединиться с ним и утолить свои желания. Да, я безумна, я стараюсь остановить свои глупые и бесполезные мысли, но я не могу приказать своему сердцу." Время тянулось для нее невыразимо тоскливо, проходили дни и месяцы, пока не наступил сезон летних дождей с его периодами ливней. Ее мысли были полны меланхолии, и она даже перестала причесываться, оставляя волосы распущенными по плечам. Полагая, что она заболела, ее родители очень беспокоились. Однажды отец девушки сказал ее матери: "Я долго думал над причиной болезни нашей дочери. Она не пьет лекарств, не принимает докторов. Я ничего не понимаю. Но на днях я слышал от соседей, что во время любования цветущими вишнями наша дочь встретила в Михаси какого-то молодого господина и не может забыть его. Я не знаю, кто он, но похоже, что это очень красивый юноша. Я слышал, что она говорила об этом подругам, но не придал этому значения. И вот наша дочь вернулась домой, и с тех пор она несчастна и постоянно плачет. В последнее время ее болезнь усилилась и стала очень серьезной. Она погружена в свои мысли и выглядит очень плохо. Если ты ее осторожно расспросишь, может, она тебе расскажет, в чем дело.". Тем же вечером мать попыталась поговорить с дочерью, но та лишь прятала лицо в подушку и молчала. Через некоторое время, однако, она решила, что нет смысла молчать, и она, заливаясь обильными слезами и дрожа, как в лихорадке, рассказала все матери. Вид ее был достоин жалости. Закончив, она отвернулась и попросила мать не смеяться над ней. Тогда мать придвинулась к ней поближе и спросила, знает ли она имя молодого человека и где он живет. Но девушка ответила, что не знает о нем ничего, помнит лишь узор на его одежде, и постоянно думает об этом. Тогда мать сказала: "Если у тебя будет одежда с таким орнаментом, ты сможешь ее положить у изголовья, и тебе станет легче." Услышав это, дочь очень обрадовалась, а родители, расспросив ее о рисунке и цвете орнамента из водяных колес, призвали своего красильщика и, не торгуясь, сделали ему заказ со словами: "Пожалуйста, поторопись и сделай ткань с таким рисунком как можно быстрее." Ткань была окрашена очень быстро, и они поторопились к портному, заставив его трудиться день и ночь, пока одежда не будет готова. Они были очень заботливыми родителями и любили своего ребенка. Поэтому, когда потом случилось несчастье, сердца их стали черными, как фурисодэ, которое они заказали, а мысли обезумевшей от горя пары кружились, словно водяные колеса среди волн, изображенные на орнаменте фурисодэ.
Когда родители принесли одеяние дочери, она с криками "Да-да, это оно!" как безумная схватила его. Она почувствовала себя на вершине блаженства, словно достигла райской земли. Затем через четыре-пять дней ее болезнь усилилась, и вскоре она умерла, прижимая фурисодэ к груди. Вид ее, даже на смертном ложе державшей в руках это платье, вызывал глубокую печаль и сожаление. Что ж, пришло время родителям расстаться со своим ребенком, и и в храме Хоммёдзи в районе Хонго были проведены все необходимые ритуалы. Что касается фурисодэ, то, поскольку девушка его так любила, родители положили его на ее гроб в качестве покрова и пожертвовали храму после похорон. Со временем священники из Хоммёдзи продали одеяние в лавку подержанных вещей.
В девятом месяце того же года кимоно снова попало в храм в качестве покрова на гроб, и его вновь пожертвовали храму, но священники не обратили на это особого внимания и опять продали фурисодэ, как обычно, старьевщику. В следующий раз это расписанное одеяние попало в храм от одного прихожанина на 18-й день первого месяца 3-го года Мэйроки (день начала пожара). На этот раз служитель храмовой канцелярии и храмовый служка заметили это и подумали, что это странно - неспроста это фурисодэ возвращается в храм в третий раз. Они рассказали обо всем настоятелю. После размышлений настоятель сказал: "Это действительно серьезный случай. В высшей степени непонятно, как это одеяние попало в руки наших прихожан три раза, причем все усопшие были молодыми девушками. Я справлюсь об этом у поставщика похоронных принадлежностей (сэссю).
На вопрос настоятеля сэссю ответил: "Мне очень стыдно рассказывать об этом, но однажды наша дочь отправилась по делам в район Асакуса, увидела это кимоно в лавке торговца подержанной одеждой и стала настаивать на его покупке. В соответствии с ее желанием мы купили это одеяние, и в тот же самый вечер она свалилась в жестокой лихорадке. Но это еще не все, она начала бредить, как лунатик, крепко прижимая к себе одеяние при этом. Вся моя семья прикладывала огромные усилия, чтобы забрать у нее это фурисодэ, но она не позволяла. С того дня она начала стремительно худеть и вскоре умерла." Настоятель кивнул и рассказал о происхождении этого одеяния и о том, как до этого оно уже дважды попадало в храм в виде надгробного покрова. Услышав рассказ, сэссю пришел в ужас и сказал: " Если продать это фурисодэ еще раз, это принесет такое же несчастье еще кому-нибудь другому. Я не хочу, чтобы подобное произошло, поэтому думаю, что лучше всего по окончании похоронной церемонии эту одежду сжечь." Настоятель кивнул: "Да-да. Действительно, это мудрое решение".
Когда похоронная церемония закончилась и люди разошлись, священники принесли трехфутовую жаровню, чтобы сжечь фурисодэ. Скомкав одеяние, они сунули его в огонь и встали вокруг, распевая молитву: "Пусть души трех женщин поскорее попадут в рай. Мы поклоняемся тебе, Цветок мудрости. Ты спас нас, даровав нам книгу Закона". Сразу после того, как они сунули одежду в огонь, с севера налетел вихрь столь сильный, что поднятые им песок и пыль почти полностью закрыли небо и грозили накрыть весь мир черным покрывалом. Люди в храме смотрели друг на друга в ужасе, говоря, что это не может быть случайностью. И в это время горящее одеяние было подхвачено ветром и занесено под высокий потолок главного помещения храма. Стоящие вокруг не успели даже сказать "Ах", как храм и жилища священников оказались объяты пламенем. Огонь становился все яростней, пока не стал источником великого бедствия. Так случился пожар, который называют фурисодэ кандзи (пожар платья с широкими рукавами), который выжег весь город и о котором люди говорят до сих пор.
В общем, как я понял, поскольку девушка умерла, снедаемая безумным любовным томлением, ее душа не смогла после ее смерти обрести покой и превратилась в неупокоенного духа, который вселился в фурисодэ. А когда одежда попадала к другой девушке, дух вселялся в нее, вызывая одержимость. И, наверное, дух этот был достаточно сильным, чтобы вызвать ветер, когда кимоно собирались сжечь. Так или иначе, вывод из кайдана один - влюбленная девушка может быть опаснее стихийного бедствия. Уважаемые японские бисёнэны, пожалуйста, не забывайте об этом, когда идете гулять.

Этот пожар уничтожил исторический облик старого города, его изображений почти не осталось. После перестройки городской пейзаж существенно изменился, а квартал Ёсивара переехал к дамбе Нихонцуцуми, где и остался. И квартал, и весь город стали такими, какими их знают японисты по многочисленным повестям и гравюрам.

Город Эдо. Мост Рёгокубаси

Уличная сцена в квартале Ёсивара. Окурума Масанобу )1686 - 1764)

@темы: Япония, Историческое или вроде того, Мифология, мистика, легенды