Прочитал еще в прошлом году один отзыв по "Камелоту", он же "Валенс Милес". С чем-то согласен, с чем-то нет, но в любом случае отдельные высказывания в этом отзыве помогли обратить внимание на разные детали мюзикла и задуматься о многих вещах. А поскольку интересного в мюзикле много, разных впечатлений по другим поводам тоже было много, а я - довольно-таки медленный газ, то о некоторых впечатлениях и мыслях по поводу пишу только сейчас (традиционно получилась длинная и не очень внятная "простыня", но это ж личный дневник, так что пусть будет здесь хотя бы под замочком для списка ПЧ, пока я не сумею впечатления сформулировать более внятно).
Например, было в том отзыве высказывание вроде "Капитан Конмел - няка благородная, в сцене финальной битвы даже не попытался Моргану прибить". (Формулировка, конечно, моя, но смысл примерно такой). И в том, что этот персонаж - няка благородная у меня, конечно, сомнений нет
Я во время традиционно-регулярной упорки по Толкину уже успел поудивляться лишний раз, потому что придумать или сыграть японского ронина или ирландского наемника, по сравнению с которым добрая треть эльфийских лордов или королей, упомянутых в "Сильмариллионе", паскуднее или слабохарактернее кажется, - это, конечно, сыграть и придумать надо 
Прикол только в том, что для общества легендарной Англии, которым правит Артур, не тронуть женщину - да и в целом не причинять вред безоружным даже при трэшных и сложных обстоятельствах - это не признак невообразимого благородства. Это абсолютно естественное поведение и норма. Причем норма для всех поголовно - для рыцарей и оруженосцев, для стражников и слуг. Например, когда безоружный слуга во время массовой стычки в "Ведьме" бросается на стражника, тот бьет слугу древком копья, а не острием, хотя стражник этот - самый обычный парень, который не заморачивается вежливостью по отношению к осужденной Гиневре, да и в целом, такое ощущение, разными высокодуховными заморочками не заморачивается. Он просто живет и служит в обществе, где безоружных при каких бы то ни было обстоятельствах убивать... ну, примерно как грязь есть - в теории-то, конечно, можно, но мерзко, неприятно, за фрика сочтут, ну и вообще - нафих надо? Самая низкая из моральных "планок", ниже которой опускаться уже нельзя вообще никому. Ну а о рыцарях и заморачивающихся высокодуховными заморочками не-рыцарях и говорить нечего - эти иногда "моральную планку" так поднимают, что даже в бинокль не сразу разглядишь. ))) И да, для меня это еще одна деталь, рассказывающая не только об обществе в целом, но и об отдельных людях. Например, как я уже и говорил, поведение всех, живущих в Камелоте, характеризует Артура как короля. Поведение оруженосцев и слуг - это косвенная характеристика тех, кому они служат, а поведение стражников может что-то рассказать об их капитане. Старая фраза "Каков господин, таковы и вассалы" во многом справедлива, и дела тех, кто подчиняется человеку, учится у него, уважает его и берет с него пример, порой говорят о человеке гораздо больше, чем сам он мог бы спеть о себе в десятках сольных арий.
Разумеется, нельзя сказать, что из правил вообще нет исключений, и Агравейн о неписаных правилах "чтить женщин, не трогать безоружных" после смерти Гарета напрочь забывает, пытаясь убить Гиневру. Но это исключение, скорее, подтверждает правило - на глазах Агравейна убили младшего брата, к которому он был привязан и которого защитить не смог, плюс ситуация с Гиневрой накладывается в его сознании на ситуацию с его матерью, убитой во время прелюбодеяния; так что там даже непонятно, насколько Агравейн в этом эпизоде вообще вменяем. А еще этот момент с попыткой убийства Гиневры ярко оттеняет еще одну особенность всех персонажей мюзикла и характеристику художественного мира, заставляющую вспомнить о традициях европейского эпоса.
читать дальше?Дело в том, что Агравейн как боец гораздо слабее Гавейна. А в таких эпизодах, как смерть Гарета, становится заметно, что сэр Агравейн и морально гораздо слабее старшего брата. Агравейн после смерти Гарета пытается, наплевав на все, убить беззащитную женщину, которая Гарета и пальцем не тронула и оплакивала его смерть, - просто чтобы выместить гнев и боль на ком-то, имеющем хоть какое-то отношение к этой смерти. Гавейн, разум и душа которого уже подверглись воздействию магии, после смерти младшего брата думает исключительно о том, чтобы сразиться с убившим его Ланселотом; и в споре с королем он обвиняет сперва в случившемся только "предателя и труса" Ланселота, говорит об измене королевы исключительно тихо и приватно и не упоминает о смерти младшего брата. И лишь потом, в пылу спора, не в силах больше справляться с горем, он обвиняет Гиневру прилюдно и требует суда над ней - но даже в этой ситуации его гнев, боль и жажда мести доводят его лишь до публичного требования королевского суда. Даже под воздействием магии...
Подобная характеристика относится не только к двум оркнейским принцам; о любом из взрослых "боевых" персонажей можно сказать, что характеристики "очень благородный и достойный человек" и "очень крутой боец" у них, как правило, дополняют друг друга, и персонажи, входящие в список лучших бойцов Камелота, одновременно являются и "очень правильными психами" и воплощенным образцом высоких моральных качеств (хотя слабости, ошибки и моральное падение и в их жизни могут быть, само собой.) И это напоминает о традициях кельтских повестей и рыцарских романов, в которых Ланселот, Гавейн, Персеваль и т. п. являются самыми крутыми рыцарями не потому что могут всех победить, - хотя и победить всех, включая великанов, драконов и знатных эльфов/сидов они, само собой, могут х) - внимание в подобных сюжетах акцентируется как раз на высоких моральных качествах персонажа.
Например, в одном из кретьеновских романов описывается ситуация: Ланселот сразился в бою с хамоватым и наглым рыцарем, до этого его высмеивавшим и оскорблявшим, и, разумеется, победил; рыцарь, тут же забыв про понты и хамство, начинает просить пощадить его-бедного-побежденного. Ланселот ничего не имеет против, но тут приезжает некая неизвестная Ланселоту девица и начинает просить казнить этого рыцаря, потому что он-де негодяй и ее оскорбил. В итоге Ланселот оказывается перед неразрешимой - для него - дилеммой: то ли убить побежденного (который вел себя как хамло и сам на этот бой нарывался внаглую), то ли обидеть отказом в просьбе деву (которая Ланселоту никто и звать никак). И то, и другое кажется рыцарю равно неприемлемым, и он находит в итоге идеальное, как ему кажется, решение. Он предлагает побежденному сразиться снова. При этом сам Ланселот вообще не будет уклоняться от вражеских ударов, а будет просто стоять, изображая мишень, и эти удары парировать. Если Ланселот выиграет, он будет вынужден исполнить просьбу девы, ну а если победит - пусть новоявленный победитель хоть голову ему рубит. Противник Ланселота перспективу рубить неподвижную, хоть и обороняющуюся мишень принимает с радостью, планируя Ланселоту "отомстить за унижение". Проигрывает, конечно, но суть не в этом, а в том, что сэр Ланс предпочел рисковать собой лишний раз, лишь бы деву не обидеть или побежденного не убивать. На Персеваля в одной из повестей нападает целый отряд великанов, когда он абсолютно не готов к нападению и находится у них в гостях, причем глава великанского рода не прислушивается к просьбам женщин из своей семьи пощадить Персеваля. Однако когда весь отряд великанов разгромлен, вышеупомянутый глава рода просит у Персеваля пощады - и рыцарь моментально соглашается, потребовав всего лишь принять христианство, присягнуть Артуру и прекратить разбойничать, убивая всех пришедших в великаньи владения. Для себя в качестве компенсации за нападение и даров победителю Персеваль не только ничего не требует, но и обещает полностью разгромленным и весьма некрасиво по отношению к нему поступившим великанам, что, если они присягнут Артуру, он постарается, чтобы за ними сохранили все их владения; такой вот своеобразный межрасовый гуманизм. ) А сэр Гавейн во многих романах вообще демонстрирует гуманизм, редко встречающийся и в наше время и кажущийся запредельным для средневекового общества. В общем, как уже и говорилось, тесная связь боевых и моральных качеств персонажей, показанная в мюзикле, в то же время является одной из основных традиций европейского эпоса, в т. ч. артуровского цикла.
При этом у вышеупомянутых европейского эпоса и мюзикла "Валенс Милес", так же как и у мюзикла "Волки Мибу" и у "Две трети волшебства", есть и еще одна особенность - если для многих персонажей в сюжете невообразимое благородство является стандартной нормой поведения, то и начинаешь постепенно это невообразимое благородство нормой считать, и даже симпатичные по сравнению с другими произведениями персонажи при таком восприятии уже чуть ли не антигероями кажутся, а обычных по характеру людей начинаешь подлецами считать (Модель восприятия "Лионель мне как-то не очень, а Агравейн - вообще подлец, у них нимбов нет". х) ) Так же и сэр Кей артуровского эпоса кажется слабым и никчемным рыцарем по сравнению с теми, кто побеждает в боях отряды сидов, сражает в поединках королей фэйри и убивает драконов на счет раз, хотя в сюжете не упоминается, сколько знатных воинов, или десятков воинов из человеческого рода он обычно побеждал в боях. Не может в бою какого-нибудь эльфийского принца победить, да еще и окружающим грубит иногда, - значит, подлец и слабак по сравнению с остальными.
При этом и эпический Кей, и мюзикловый Агравейн, и многие другие персонажи слабыми бойцами или недостойными людьми кажутся исключительно на фоне того общества, в котором они живут. Сэр Кей из рыцарских романов честно сражается с противниками, не пытаясь бить в спину или напасть с множеством народа на одного, никогда не сбегает с поля боя, не лжет, хранит верность королю. Он только позволяет себе злые шутки над окружающими, заносчив с простонародьем и т. п. Агравейн в мюзикле вспыльчив, заносчив и способен в состоянии аффекта на недостойный поступок - больше его упрекнуть, по-хорошему, не в чем; он смело сражается даже с очень сильными противниками, вежлив с дамами, верен королю, любит братьев... На фоне подавляющего большинства реальных рыцарей подобные личности казались бы замечательными людьми, но прикол в том, что при дворе Артура собираются самые лучшие рыцари, цвет рыцарства, и на фоне самых лучших просто лучшие несколько меркнут. Ну а худшие или просто обычные в артуровском эпосе, как правило, не показаны и из-за этого оценка персонажей получается у меня несколько своеобразной в итоге.
В "Валенс Милес" тоже не показаны какие-либо легендарно-европейские армии и государства, кроме разве что орды пиктов (а это, в силу слишком отличающихся условий жизни, не очень-то подходящий объект для сравнения). Но зато в "Интро" показана Англия 15-го в. И при сравнении этой Англии и королевства Артура, каким оно показано в мюзикле, начинаешь понимать, почему жизнь в Камелоте, хотя и не лишенная недостатков, заслуживала названия ожившей утопии, воплощенной мечты об идеале и лучшего из европейских королевств. Потому что по сравнению с поведением рыцаря сэра Мэлори до того, как он вспомнил о прошлой жизни и Гиневре, поведение любого стражника и слуги в Камелоте образцом благородства кажется.
* * *
Или упоминание в том же отзыве одной очень с моей т. з. нервотрепной ситуации - я, пожалуй, именно благодаря этому упоминанию задумался о том, насколько она нервотрепна, хотя оценка ситуации в целом у меня и немножко отличается от отзыва.
Речь шла о том, что когда Артур и Ланселот после разговора у башни сошлись в поединке, приближенные короля сильно встревожились - Артура буквально вытолкали с поля боя, заслонили стеночкой из копий и дружно удерживали втроем, не позволяя ринуться в бой. А когда Артур после смертельного ранения Гавейна все с тем же Ланселотом драться шел, все его приближенные смотрели на это спокойно, и Конмел стражникам вмешиваться запретил, - мол, когда Артур в такой ярости из-за утраты, с ним в бою вряд ли кто-нибудь справится, и на пути у него лучше не вставать, как в отзыве говорилось.
И действительно, два несостоявшихся поединка Ланселота и Артура отличаются по моральному настрою короля. В первый раз бою предшествовал дружеский разговор, постепенно перешедший в ссору и "турнир за благосклонность дамы", могущий завершиться смертью. Во второй раз разговоров нет вообще; Артур даже не вызывает Ланселота на бой. Он просто идет к нему, обнажив оружие, и Ланселоту все ясно, и окружающим тоже все понятно: в этот раз в бою сойдутся не бывшие друзья, а непримиримые враги, которых разделяет кровь их родичей.
Но отличаются эти две ситуации еще и состоянием Ланселота. После продлившегося целые сутки боя с Гавейном, где Гавейн сражался изо всех сил и на пределе возможностей, Ланселот настолько изнурен, что на ногах-то держится с трудом - на честном слове и на гордости, как говорится. И, кажется, именно это и было целью Гавейна и ради этого он так отчаянно сражался - убивать слабого противника Ланселот бы не стал. Даже после смерти Блеобериса при попытке Гавейна напасть вдвоем на одного и после попытки сжечь Гиневру - не стал бы все равно; он сначала ночью с Гавейном дрался по принципу "отбросить-парировать-подождать, пока нападет опять или выйдет из боя". Убить Гавейна Ланселот мог бы лишь в одной ситуации - сражаясь на пределе всех возможностей, вымотанным настолько, чтобы лишиться и прежней скорости реакции, и прежней четкости движений, находясь на том уровне измотанности, когда думать можешь только о "защищайся или умрешь" или вообще ни о чем уже думать не в состоянии, двигаясь чисто "механически". И если Гавейн хотел умереть от руки Ланселота - а он этого, несомненно, хотел, - он должен был сражаться так, чтобы довести противника до такого состояния. Не позволять себе усталости или окончательного поражения даже ночью, стараться не показывать слабость или усталость даже в ночные часы после продлившегося целые сутки боя, бросить все моральные и физические силы и всю энергию в этот бой на проигрыш, чтобы в конечном итоге добиться своей цели. Есть что-то ... даже не знаю как сказать... что-то нечеловеческое в этом холодном расчете, когда собственной жизнью жертвуют спокойно, будто пешкой на доске, отдавая столько сил только ради того, чтобы умереть, потому что есть вещи гораздо важнее всяких мелочей вроде жизни (мне это чем-то конец первого акта ВМ напоминает, да. И, конечно, в традиции европейского эпоса это тоже полностью вписывается - достаточно историю о сэре Гавейне и рыцаре зеленого цвета вспомнить). И с точки зрения Гавейна это было наверняка естественным и единственно возможным поступком. Он не в силах был, оставшись в живых, разорвать опутавшие его чары; он мог выбирать лишь между немедленной смертью и жизнью, в которой кроме грязи уже ничего не осталось, - и, конечно, он выбрал смерть. Причем интересно, что, похоже, власть Морганы над Гавейном основывалась на данном им в детстве слове; но мысль отказаться от своего слова, чтобы спасти свою жизнь и честь и остановить гражданскую войну, Гавейну, такое ощущение, и в голову не пришла, так же как не возникло и мысли о том, чтобы обвинить в чем-либо сестру своего короля, объяснив кому-либо причину происходящего. В самом деле, зачем совершать настолько аморальные или невежливые поступки, если можно всего лишь пожертвовать жизнью. Нервотрепная такая ситуация из разряда "очень правильные психи долго не живут, к сожалению; а не будь он очень правильным и благородным, его бы так жалко не было". ((( Еще одна из...
Но когда Гавейн находится на грани смерти, это еще не означает конец вражды, - Артур, на глазах которого бывший лучший друг смертельно ранил его ближайшего родича, сподвижника и наследника, прощать это не намерен. И Ланселот, который на ногах-то едва стоит, готов принять бой, даже не пытаясь просить об отсрочке, чтобы восстановить силы. Артур был оскорблен другом и вассалом, изменявшим ему с его женой, Артур потерял двух племянников, погибших от руки Ланселота, но даже после этого не отрекался от дружбы со своим Первым рыцарем. Но сейчас Артур стремится отомстить за человека, который ему очень дорог, - и Ланселот собирается дать ему возможность отомстить, хотя самому Ланселоту, это и может стоить жизни, судя по его состоянию и настроению короля. Не знаю, чего больше в таком поступке - гордости или признания справедливости мотивов Артура, но, скорее всего, это сочетание и того, и другого.
И все соратники Артура просто стояли и смотрели, как начинается бой, потому что не могли поступить иначе. Когда Артур и Ланселот после разговора у башни готовы были сразиться во имя высокой цели "давай покажем нашей даме, чье кунг-фу круче" и, возможно, поубивать друг друга в процессе этой наглядной демонстрации, Кей, Конмел, Борс и оруженосец весьма некуртуазно вмешались в процесс, наплевав на вежливость и этикет, потому что королю рисковать жизнью ради понтов не пристало, пусть он даже искренне влюблен в прекраснейшую из дам Европы. Но потом, после поединка Гавейна и Ланселота, вмешаться было уже невозможно. О защите жизни короля в той ситуации не шло и речи - защищать его стоило только от бесчестья, потому что сражаться с противником в таком состоянии, как у Ланселота тогда... славы мало, мягко говоря, и на того, кто сейчас настолько слаб, воину с репутацией Артура, по-хорошему, не стоило бы оружие поднимать. Но если бы подданные помешали Артуру отомстить за смерть наследника, сразившись с человеком, который уже причинил немало урона и оскорблений королевскому роду, - это тоже было бы оскорблением, бесчестьем и "потерей лица" для короля. Поэтому приближенные Артура могут только стоять и смотреть, понимая, что сделать что-либо не в состоянии. Вмешаться и изменить что-либо в такой ситуации имел бы право только Гавейн - и Гавейн вмешался, собрав последние силы на грани смерти, как и должно одному из главных героев эпоса ...
В общем, это очень нервотрепный эпизод. ((
* * *
А еще благодаря тому отзыву лишний раз задумался о сцене боя Артура с Акколоном. Если точнее, то о том, почему Артур с Акколоном пошел драться сам и лично. Причем задумался, когда о поведении Конмела в том эпизоде вспомнил (потому что о короле поведение его подданных многое говорит, ага ). Потому что у Конмела там был минимум мимики, как всегда, но при этом его эмоции в течение всего одной минуты - это такой очень содержательный и довольно крышесносный рассказ о том, что такое вассальная преданность.
Ситуация, как все помнят, заключается в том, что Акколон, известный своим добрым и благородным нравом, вежливым поведением и уважением к королевской семье и заслуженно любимый многими в Камелоте, является ни свет ни заря в королевские покои и начинает петь хулу, в которой сравнивает короля с трусливым, ничтожным и беспомощным животным и предрекает ему смерть от своей руки, как животные умирают от рук охотника, рыболова или мясника на бойне. С точки зрения Высокого средневековья подобное оскорбление, нанесенное вассалом королю, равняется государственной измене, а для более раннего мировоззрения подобная хула, спетая бардом или филидом, - это уже покушение на убийство, магия, что ослабит душу, разум и боевые навыки великого воина и обречет его на позорную судьбу и неминуемое поражение в поединке. Но и в том, и в другом случае подобное поведение заслуживает самой суровой кары.
И вот, пока Акколон поет, ко всеобщему афигу, Конмел смотрит на него и в глазах у него такие боль и смятение... Мол, "Что ж ты делаешь, камикадзе хренов, мне же тебя зарубить придется (((". Но когда Акколон начинает петь о баране и о "ты пойдешь под нож", капитан уже вежливо спрашивает у короля позволения сразиться с гоорцем. Потому что да, Акколон добрый, благородный и влюбленный до беспамятства юноша, который явно неспроста ведет себя так странно, и убивать его в поединке или опозорить его и его род, победив его в бою и осудив как преступника, не хотелось бы, по-хорошему, ни капитану, ни Блеоберису, ни другим подданным Артура, пусть даже они и были возмущены подобным поведением. Но это одна из тех ситуаций, когда чувства уже не имеют значения, - не может оставаться безнаказанным вассал, покушающийся на короля или прилюдно оскорбляющий его, угрожая убийством, иначе можно будет сказать "прости-прощай" соблюдению закона и порядку в стране. И о личных чувствах тем, кто служит королю, в такой ситуации следует забыть и помнить только про долг и закон.
И порой мне кажется, что именно поэтому Артур и решил сражаться с Акколоном лично. Ведь если бы юноша-бард не стал объяснять причины своего поведения и не просил бы пощады в случае поражения в поединке, его наверняка ждала бы смерть - в стране, где за супружескую и государственную измену женщин полагается сжигать на костре, вряд ли принято было проявлять излишний гуманизм по отношению к нераскаявшимся мужчинам-изменникам, - а по поведению Акколона было понятно, что прощения просить он не будет, да и о причине своего поступка, о которой было легко догадаться, он точно не стал бы говорить, чтобы оправдать себя. И если бы с Акколоном сразился кто-то другой, то и ответственность за смерть юноши и за горе его отца лежала бы на ком-то другом, и кому-то другому пришлось бы с этим жить. Поэтому Артур предпочел взять на себя ответственность за судьбу своего родича и вассала, не перекладывая эту обязанность на других, - и, судя по всему, не собирался убивать молодого барда в бою, планируя всего лишь, одержав победу, лично отомстить за оскорбление - и потом по праву победителя простить это оскорбление. Но хотелось как лучше, а получилось как всегда - еще одна трагическая случайность, которых очень много в сюжете.
Но это предположение, естественно, - личный "глюк", не претендующий на достоверность. ))